И в жолтовский краткая биография. Дом Жолтовского напротив "Рабочего и колхозницы" - Предметы советской жизни — ЖЖ. Жилой дом на Моховой улице

150 лет назад родился выдающийся московский градостроитель Иван Жолтовский. Всю свою жизнь стремясь подражать мастерам итальянского Возрождения, он вошел в историю как классик сталинской архитектуры

Архитектор Иван Жолтовский (1867–1959) / FAI/Legion-Media

История архитектуры ХХ века богата на уникальные проекты и яркие имена. Но Иван Владиславович Жолтовский и в блистательной плеяде своих современников стоит особняком. Он был образцом для коллег. Казалось, этот русский ценитель Ренессанса и античной классики познал все тайны золотого сечения.

Он родился на западной окраине империи, в Пинске, в католической семье небогатого помещика. Учился в Петербурге, в Высшем художественном училище при Академии художеств, которое окончил со званием архитектора-художника. Первые дома по его проектам были построены еще в XIX веке. Вскоре он не только стал востребованным архитектором, но и начал преподавать в московском Строгановском училище. В 1909 году его избрали академиком архитектуры. Но подлинная биография Жолтовского – это не переезды, не дипломы и даже не премии. Линия его жизни – это сосредоточенный поиск гармонии, от проекта к проекту. А вдохновляло его прежде всего зодчество эпохи Возрождения.

В молодости он увлекся записками Гете о путешествии по Италии. А потом и сам совершил поездку по старинным итальянским городам – с фотоаппаратом и блокнотом, в который вносил зарисовки и обмеры. Было у Жолтовского правило: каждый день он набрасывал хотя бы два черновых рисунка. Иначе теряется навык, ускользает ощущение пропорции… В Италии он был ни много ни мало 26 раз. Его религией стало творчество Андреа Палладио – великого зодчего XVI века. Жолтовский перевел на русский язык его «Четыре книги об архитектуре» и в каждом своем проекте непременно цитировал итальянского маэстро. Жолтовский – главный палладианец ХХ века, и этот титул он носил не без гордости.

Один в один

Из дореволюционного творчества архитектора наиболее памятны дом Скакового общества, что неподалеку от Московского ипподрома, и дом Тарасова на Спиридоновке. Гавриил Асланович Тарасов – маститый купец, владелец мануфактур – оказался размашистым заказчиком. Он предоставил Жолтовскому полную свободу в работе над проектом – только бы вышло красиво и броско. Дом получился по тогдашним московским меркам необычный.

Знатоки ахнули: да это же блистательная копия палладианского палаццо Тьене, что в городе Виченце! Жолтовский внес лишь косметические изменения: немного увеличил высоту первого этажа и добавил два каменных пояска по фасаду. Ему было важным полное погружение в гармонию Палладио. А копия – это только начало, хотя и яркое.

Авангардисты упрекали академика в плагиате – правда, обвиняли мягко, с пиететом. Он и не думал защищаться, гнул свою линию, снова и снова возвращаясь под итальянское солнце.

Разговор с товарищем Лениным

Жолтовский мог покинуть взбаламученную Россию в 1917-м: такому мастеру нетрудно было найти заказчиков где-нибудь за океаном. Но ни война, ни революция не изменили размеренного быта его архитектурной кельи. Он по-прежнему каждый день сочинял домá. К тому же в стране затевалось большое строительство, а нарком просвещения Анатолий Луначарский высоко ценил талант академика Жолтовского.

В нем видели полезного попутчика советской власти. В июне 1919 года Луначарский из Петрограда писал Ленину в Белокаменную: «Дорогой Владимир Ильич! Горячо рекомендую Вам едва ли не самого выдающегося русского архитектора, приобретшего всероссийское и европейское имя, – гражданина Жолтовского. Помимо своего большого художественного таланта и выдающихся знаний, он отличается еще и глубокой лояльностью по отношению к советской власти». И вот два подвижных лысых интеллигента встретились. О своих беседах с Лениным Жолтовский потом рассказывал многократно. Вождь доверял архитектору – и это стало для палладианца своеобразной «охранной грамотой».

Особняк купца Тарасова на Спиридоновке

По поручению Ленина академик реконструировал Большой театр, в котором проводились главные партийные форумы. А еще разработал генеральный план Сельскохозяйственной выставки 1923 года, которая стала прообразом ВДНХ, и спроектировал для нее один из павильонов. Вместе с Алексеем Щусевым он руководил архитектурной мастерской при Моссовете, занимавшейся составлением плана реконструкции Москвы. При этом в партию не вступал. Собственно говоря, ни Ленину, ни Сталину не требовался большевик Жолтовский: им достаточно было архитектора Жолтовского.

Дом Скакового общества – один из первых реализованных в Москве проектов Ивана Жолтовского

Когда авангардисты пошли в поход против неоклассики, вооружившись революционной риторикой, академик на несколько лет отбыл на родину Палладио. Ему снова помог нарком просвещения: Жолтовский был «командирован Академическим центром Наркомпроса в Италию (куда же еще?) для научных работ по архитектуре». Там он три года проникался искусством вдохновлявшего его зодчего и спроектировал здание советского павильона для Миланской выставки достижений промышленности. В то время многие советские гастролеры и командировочные становились эмигрантами, но Жолтовский в 1926-м вернулся в СССР.

Борьба за стиль

К концу 1920-х властителями архитектурных дум в стране считались конструктивисты. Они создавали революционную архитектуру революционной России. Все изыски классики отброшены, архитектура теперь геометрична и аскетична, а идеальный дом напоминает фабрику. Проекты конструктивистов получили мировое признание, но Жолтовский втайне находил их неучами. Уж он-то, приступая к каждой работе, углублялся в историю архитектуры и обнаруживал там «прекрасное и вечное». Так они и схлестнулись – авангардисты и неоклассики.

Большим смотром советской архитектуры стал в 1931 году конкурс на проект Дворца Советов, который должны были возвести на месте храма Христа Спасителя. Соревновались аж 160 проектов – один другого масштабнее. И на всесоюзном конкурсе проект Жолтовского получил одну из трех высших премий. В его задумке внимание привлекал большой зал, напоминавший римский Колизей. А также то, что в сторону Боровицкого холма глядела башня, перекликавшаяся со знакомыми очертаниями Кремля.

В итоге Сталин отдал предпочтение более футуристическому «небоскребу» Бориса Иофана, но и место в первой тройке воспринималось как триумф. Конкурс упрочил авторитет Жолтовского в том числе в глазах потенциальных заказчиков, которыми в советских условиях были уже не купцы, а ведомства. И следующим манифестом академика стал реализованный проект парадного жилого дома на Моховой улице для сотрудников Моссовета. Жолтовский говорил Щусеву: «Я выступаю с классикой на Моховой, и если я провалюсь, то провалю принципы классики». Архитектор рискнул. Неслыханное дело: он «приставил» колоннаду к современному семиэтажному дому. Укрупнил классику – и оказался победителем.

Дом на Моховой улице / Виктора Великжанина / ТАСС

Авангардисты отстреливались. Архитектор Виктор Балихин публично выступил с критикой Жолтовского: «Тротуар подсек под корень этот цветок. Пропорции совершенно исказились. Этажный карниз нависает, давит, равновесие нарушено, гармонии нет. И мы видим вместо живого организма, вместо живого цветка – точно сорванные розы, поставленные в стакан воды, потерявшие свой аромат, розы, которые несомненно должны умереть». Упрек, откровенно говоря, вымученный. Дом встал на Манежной как влитой. И расчет Жолтовского оправдался: после такого манифеста неоклассики на центральной московской площади эпоха конструктивизма в СССР завершилась. Дом с колоннами стал «гвоздем в крышку гроба» авангардной архитектуры. Отныне наши «города Солнца» строились по образцам греческих святилищ и венецианских дворцов – с колоннами и ажурными карнизами, со статуями и галереями. Этот дом вызвал фурор. Когда мимо него прошла первомайская демонстрация, трудящиеся устроили овацию новому творению Жолтовского. Так велика была неосознанная тоска по мощным колоннам и парадным фасадам.

Принято считать, что именно тогда, в середине 1930-х, на смену конструктивизму пришел сталинский ампир. Впрочем, это понятие расплывчатое. Есть и более точное определение – освоение классического наследия. Это касалось не только архитектуры, но и живописи, поэзии. Актуальными стали Александр Пушкин, Василий Суриков. А вместе с ними и Жолтовский.

Эстетика советских городов 1930–1950-х разнообразна, в зодчестве проявляли себя художники с авторским почерком. Стиль ВДНХ не похож на стиль московских высоток, а Жолтовский – это вообще особое направление. Ему претило безудержное кондитерское украшательство. Строгость, чувство меры – вот символ веры Жолтовского.

Для него архитектура – не сфера услуг, она даже больше, чем искусство. Это созидание прекрасного мира для совершенного человека. Дело не только в коммунизме. Жолтовский и до 1917 года верил, что через сто лет все преобразится, а технические чудеса подарят человеку свободу для творческого саморазвития. Такой человек должен жить во дворце, не иначе!

Московский венецианец

После войны Жолтовский разрабатывал планы восстановления Новгорода, Сталинграда, Минска, Сочи. Много времени отдавать поездкам он не мог, но черты его благородного архитектурного стиля до сих пор отличают облик этих городов.

У этого патриарха не было осени. Феноменальный послужной список: смолоду быть одержимым архитектурой, в сорок с небольшим получить лавры академика, а самые совершенные свои дома создать в возрасте «восемьдесят плюс» – и увидеть плоды своих усилий… Как будто он все знал заранее, как будто все запланировал и не уставал совершенствоваться даже в «мафусаиловом возрасте».

Оглядываясь в прошлое, Жолтовский жил как человек будущего. Он и студентам говорил: «Раньше чем в пятьдесят лет хороший архитектор не получается; он должен знать не только архитектуру… необходимо знать жизнь, а этому быстро никто не научится. Я думаю, что к пятидесяти уже можно начинать что-то делать». Когда его спрашивали: «А чем же заниматься до пятидесяти?» – мастер улыбался: «Старайтесь уметь делать все!»

В 1947 году ему исполнилось восемьдесят. Академик, мэтр, он по-прежнему не ведал покоя и, словно молодой амбициозный художник, жил предвкушением успеха. Типовой проект кинотеатра «Победа», замечательное здание Строгановского училища – все это создано им уже после восьмидесяти.

Башенка знаменитого дома на Смоленской площади

И наконец – главное. Строился – еще с довоенной поры – «дом с башенкой» на Смоленской площади, или дом чекистов, как его поначалу называли. Идеальный образец адаптации палладианской гармонии к масштабам современного мегаполиса. Как всегда, мастер обошелся без скульптур и эркеров. Изюминка этого дома – в асимметрии. Неожиданно обрывается декоративный карниз (словно его забыли продолжить). Неожиданно появляется над одним из углов изящно прорисованная итальянская (а какая же еще?) башенка с изумрудным колпаком – чудачество автора, автограф Жолтовского. Это здание, которым трудно не полюбоваться даже в вечно бегущей московской толпе. На фоне послевоенного украшательства, характеризующегося множеством колонн и статуй, «дом с башенкой» напоминал о хорошем тоне, о Ренессансе и Античности. В этом стиле академик создал еще три дома в Москве – на Большой Калужской улице (ныне Ленинский проспект), на проспекте Мира и в Рижском проезде.

Жилой дом на проспекте Мира, строительство которого было завершено в 1957 году, стал последним в череде зданий эпохи сталинского ампира / Legion-media

Венеция – Жолтовский – Москва – это любовный треугольник, в котором все сложилось счастливо. А почему бы при коммунизме москвичам не пожить так, как венецианские дожи? Это уже не копии Палладио. В столице эти здания прозвали без оговорок – дома Жолтовского. Нечасто фамилия архитектора входит в городской фольклор, но Иван Владиславович заслужил и такое признание, которое почетнее лавров академика.

В конце 1940-х Жолтовского, которого считали главным архитектором СССР, стали корить за «космополитизм» в архитектуре. Ханжескую критику не устраивали и обнаженные амуры, украшавшие холлы его «палаццо». Например, газета «Советское искусство» откликнулась на появление дома на Большой Калужской разгромной статьей: «Можно ли все это назвать архитектурой, достойной нашего времени, совместимой с социалистическим реализмом в искусстве? Конечно, нет. Под видом борьбы с декоративной мишурой, которая, к сожалению, действительно нередко появляется в проектах некоторых беспринципных архитекторов, И. Жолтовский выступил на деле против пластического богатства и правдивости архитектурной формы. Если апологеты И. Жолтовского склонны все это называть классикой, то что же называется формализмом в архитектуре? И. Жолтовский шел к абстрактной форме, жертвуя удобствами людей, проживающих в доме. Это не успех, а большое поражение мастера». В те годы любили критиковать наотмашь – и дома, и фильмы, и песни, которые уже через десятилетие становились классикой.

Спасительной для архитектора оказалась Сталинская премия, полученная им в 1950 году, – первая и последняя в его жизни (у Щусева их было четыре). Критики приумолкли, а эпигоны воодушевились. Дома «под Жолтовского» стали появляться в каждом уважающем себя городе СССР. Бессчетная плеяда бастардов. Существовали варианты экономкласса и класса люкс. Но до гармонии мастера дотягивали только его непосредственные ученики.

Дом на проспекте Мира достроили в 1957-м. Это был прощальный поклон парадного сталинского стиля – перед последовавшим затем его разгромом. Последний изысканный ренессансный дворец советской Москвы, он стоит неподалеку от ВДНХ.

Римский папа

Жолтовский полвека жил в двухэтажном особняке вблизи Моссовета, в Вознесенском переулке. Говорят, в этом доме обитали призраки прежних жильцов – философа Николая Станкевича, поэтов Александра Сумарокова и Евгения Баратынского… Никита Хрущев вспоминал, что архитектора за глаза называли «папой римским». А он и был служителем при святынях. И к зодчеству относился как к божественному поприщу.

В его мастерской стояло кресло, похожее на трон, – по слухам, когда-то оно принадлежало поэту Василию Жуковскому. Восседая на нем, Жолтовский казался королем архитектуры. На столе дымилась трубка: архитектор хранил секрет собственного табака, пахнувшего медом. По студенческой привычке всю жизнь он работал ночами – и лампу в кабинете никогда не выключали. Летом выезжал на волю, на дачу в подмосковное Перхушково. Там, подобно Аристотелю, он под открытым небом проповедовал в окружении учеников. У него учились даже оппоненты. Им было о чем поспорить. Своенравных художников среди тогдашних архитекторов хватало. Каждый – вождь, каждый умел зарядить идеей свой коллектив. Но академика конспектировали все. «Вы должны построить здание так, чтобы зритель, увидев его и прочувствовав его формы, не мог бы не воскликнуть «Ах!»» – это один из его уроков. Так Жолтовский провел и начало своего девяносто второго лета. Последнего.

Когда проходило прощание в Доме архитектора, возле его гроба поставили березку. Он любил это дерево не меньше, чем архитектуру Палладио. Ее посадили у его могилы на Новодевичьем кладбище.

Арсений Замостьянов

ХАН-МАГОМЕДОВ С.О. Иван Жолтовский. М., 2010

Архитектура сталинской эпохи. Опыт исторического осмысления / Сост. Ю.Л. Косенкова. М., 2010

На прошлой неделе в Музее архитектуры и музее-заповеднике «Царицыно» завершилась самая масштабная архитектурная выставка этого лета — . К окончанию этого — без преувеличения — грандиозного проекта мы публикуем материал об одном из самых известных «палладианских» зданий советской Москвы — доме на Моховой улице, построенном Иваном Жолтовским. Летом 1934 года, к окончанию строительства, в журнале «Архитектура СССР» вышла целая подборка материалов, из которой не только видно отношение к наследию Палладио в Советском союзе, но и понятна строительная практика тех лет.

Из этих текстов сложно что-то вырезать, поэтому мы печатаем внушительных размеров статьи без сокращений. Во второй части нашего материала, которую мы надеемся опубликовать в ближайшее время, речь пойдет о планировке, внутреннем устройстве и отделке дома на Моховой, через которые просвечивает быт и социальный статус будущих жильцов.

Архитектура СССР, № 6, 1934 г. — С. 19-23.

Жилой дом на Моховой улице

Новая работа И.В. Жолтовского

Жилой дом, выстроенный на Моховой улице по проекту акад. И.В. Жолтовского, привлек к себе пристальное внимание всех архитекторов, да и не только архитекторов — всей широкой общественности. И это внимание вполне понятно и оправдано: работа арх. Жолтовского является образчиком высокохудожественной архитектурной продукции, плодом большого мастерства, большой архитектурной культуры. При этом исключительно важным является то обстоятельство, что высокое полноценное мастерство реализовано здесь не только в работе над проектом здания, но и в строительном осуществлении проекта: в архитектурный фонд советской столицы вошло новое здание, могущее выдержать самую строгую оценку с точки зрения качества строительства. Этим высоким (и, надо сказать, довольно необычным для строительной практики последнего времени) качественным уровнем новый жилой дом обязан в значительной степени личному активному участию архитектора-автора во всех стадиях работы над возведением здания. Лозунг «Архитектор — на леса!» получил на этом примере блестящую практическую конкретизацию.

Акад. Жолтовский решил стоявшую перед ним архитектурную проблему в обычных для него стилевых формах: облик нового жилого дома определяется кругом архитектурных идей и приемов, исходящих из художественной системы «высокого Ренессанса».

Творчество Палладио — мастера, завершающего собой весь путь итальянского возрождения и подводящего итог этому пути в стройной системе архитектурных канонов, оказало, как известно, наибольшее влияние на работы И.В. Жолтовского, на весь строй его архитектурного мышления. Продолжая в этом смысле историческую линию палладианства, И.В. Жолтовский делает в своей последней работе новую попытку применить плладианские формы к современному объекту. Эта задача требует очень большой переработки традиционных палладианских приемов. Достаточно указать, что палладиевский «колоссальный ордер» применен здесь в семиэтажном здании, причем архитектором очень искусно «скрыта» в зрительно отношении эта семиэтажность. Вынесением верхнего этажа в аттик над очень энергичным и сильно раскрепованным карнизом, сочетание окон с балконами, формами и масштабами самих окон, наконец, постановкой дома ниже уровня улицы достигается здесь тот эффект, что «многоэтажность» здания оказывается подчиненной основному архитектурному мотиву — тому же колоссальному ордеру. Этим путем архитектор стремится преодолеть формальное противоречие между ренессансной композицией фасада и типом современного многоэтажного городского дома.

Другой примечательный прием, трансформирующий старую палладианскую композицию, заключается в применении очень широких оконных проемов, а также в междуэтажном смыкании окон при помощи пластических средств. Наконец, характерной чертой архитектурной концепции здания является его объемный разворот, нарушающий единую линию фасадного фронта при помощи боковых отступов его фасада от красной линии, отступов, как бы наполняющих воздухом и пространством самый фасад.

Стилевой путь, избранный Жолтовским, в основе своей архаичен. Архаичен и самый замысел в целом — придание современному жилому дому облика виллы XVI столетия, — архаичны и отдельные элементы этого дома (лестницы-галереи, переносящие нас на несколько веков назад и никак не мирящиеся с электрическими подъемниками, внутренняя отделка комнат и др.). Творчество архитектора обращено всем своим существом к далекому прошлому, к одной из высот классической архитектуры, — к XVI веку, чьи каноны он возводит в свой художественный идеал. Но палладианство, как и всякая каноническая архитектурная система, остается для нас лишь определенным пройденным этапом архитектурного развития. Демонстрируя применение этой системы в современном здании, мастер дает как бы наглядный предметный урок по истории архитектуры, урок высокого качества, полноценного архитектурного выражения. Это выражение архаично, эти формы — интерпретация давних, когда-то бывших «живыми» образцов. Но тем острее они ставят перед нашей новой советской архитектурой проблему архитектурной полноценности — создания новых архитектурных форм, новых архитектурных идей, которые могли бы не только творчески состязаться с этой классической концепцией, но и превзойти ее по силе и выразительности архитектурного образа.

Очень важна в доме на Моховой та работа, которая проведена архитектором над деталями. Тщательнейшая и мастерская прорисовка деталей, главное же — непрестанная забота архитектора о высоком качестве выполнения деталей дали бесспорно большой эффект. В этом смысле дом акад. Жолтовского также является своеобразным наглядным уроком как для наших архитекторов, так и для строителей. Почти все детали в этом доме выполнены ручным путем и не связаны стандартами. Из этого обстоятельства было бы в высшей степени неправильно делать вывод в том смысле, что нам надо культивировать ручную кустарную выработку деталей, а также отказываться от стандартов. Значение работы над деталями в доме на Моховой заключается совсем в обратном: созданные там ручным способом образцы показывают, каких улучшений нужно добиться в массовом изготовлении деталей, а также как надо изменить целый ряд стандартов, принятых у нас в области строительства. Наши строительные стандарты, как известно, почти вовсе не учитывают архитектурных требований, предъявляемых к зданию. Поэтому ряд стандартов (например на столярные изделия) обусловливал чрезвычайно низкое, антихудожественное качество деталей. Дом на Моховой вносит в этом смысле существенные коррективы: нет никакого сомнения в том, что образцы деталей, созданные в этом доме (дверные ручки, оконные приборы и т.д.) окажут свое влияние при предстоящем пересмотре целого ряда стандартов, связанных с нашей строительной практикой.

Дом на Моховой

Р. Хигер

Архитектурная культура Ренессанса давно служила путеводной звездой в работах ряда выдающихся зодчих мира. Оторванная от своеобразных культурно-исторических условий той поры, от быта, экономики, политики, искусства Италии XIV-XVI вв., стилевая система Возрождения, так же как система греко-римских ордеров, стала для многих эстетической догмой, которой иногда приносится в жертву соображения «утилитарного» порядка. Та «профессиональная тайна» пропорций и в особенности «золотого сечения», которой в совершенстве владели мастера этого времени, всегда служила магнитом исключительной силы, к которому тянулись поклонники и реставраторы архитектуры далекого прошлого.

Брунеллески, Росселино, Альберти, Виньола, Браманте и, наконец, Палладио, Андреа Палладио — творец ряда выдающихся сооружений в Виченце, — в течение ряда долгих лет держали в плену эстетическую сферу архитектурной мысли.

Паллидио был кумиром многих архитектурных поколений. Выстроенные им виллы и церковные сооружения в Виценце и Венеции вызывали тысячи подражаний на всем европейском континенте в течение последних столетий. Его трактат об архитектуре был священной «книгой завета» для всех архитектурных академий XVII-XIX вв. Палладиева манера, палладиев стиль, палладианство — это слова и понятия, с которыми долгое время связывалась и которыми определялась качественная сторона продукции многих архитектурных поколений и художественных академий.

В советской архитектуре знатоком и тонким ценителем Палладио, как и всей архитектуры Ренессанса, является академик Жолтовский. Мы не знаем другого такого зодчего в нашей стране, который с большим энтузиазмом и энергией убежденности переносил бы в послеоктябрьскую архитектуру принципы и формы итальянского зодчества XIV-XVI вв.

Жолтовский живет и дышит старым искусством Италии. Ренессансные мастера Флоренции, Венеции, Виченцы, старого Рима — его друзья и творческие соратники в архитектурной борьбе современности, если бы их не разделяли провалы столетий и острые вершины нескольких социальных революций. Вместе с ними он наслаждается философией Платона и Аристотеля, сонетами Петрарки, новеллами Боккаччио, суровой поэзией Данте, раскопками античной и эллинистической культуры и вдохновленный теплым мрамором храмовых колонн и античных торсов, мечтает об архитектуре, достойной старых римских форумов и греческих агор.

Жолтовский выстроил до революции в Москве особняк Тарасову. То была копия одного из старых герцогских палаццо, выстроенных Палладио в Виченце. Жолтовский проектирует после революции и строит ряд новых сооружений. То были более или менее свободные подражания все тем же мастерам итальянского Возрождения. Наконец, сегодня мы созерцаем пышный фасад воссозданной им палладиевой виллы на Моховой. Течет время, меняются нравы, перекраивается карта и лицо земли, однако вечна и неизменна в своем великолепии древняя красота италийской архитектуры. Эта глубокая художественная убежденность И.В. Жолтовского заслуживает уважения, хотя и кажется нам несколько анахроничной.

Дом на Моховой является одним из рекордов нашего строительства в смысле его высококачественной отделки. Жолтовский — превосходный строитель. И когда разглядываешь эту возрожденную виллу Палладио, облицованную теплыми беловато-желтыми искусственными плитами, с ее мощными вертикалями коринфских колонн, несущих сильно раскрепованные антаблементы, с эффектной центральной аркой и почти глухими задними плоскостями, играющими маленькими пятнами окон, когда разглядываешь это здание, с его многочисленными деталями, освещенное ярким солнцем на голубом фоне неба, — начинаешь понимать внутреннюю силу и упорную легкость классицизма.

Архитектура «стариков» сильна своей высокой техникой выполнения. Оно и понятно, потому что без этой высокой техники отделки эта архитектура потеряла бы — при обилии деталей и орнаментации — свой основной художественный смысл. При всем нашем отрицательном отношении к художественному консерватизму, которым насыщена архитектурная концепции дома на Моховой, надо сказать, что эта внешняя отделочная сторона в нем очень привлекательна и чрезвычайно поучительна для всего нашего строительства. То же — с внутренней отделкой квартир. Когда ты смотришь на дверь, отполированную, как крышка рояли, на сверкающий паркет, на тонкую орнаментальную резьбу обрамляющую наличники, на точеный балясник, на росписи потолка, на лепной, тщательно выполненный карниз комнаты — детали, которыми богат дом на Моховой, — мы восклицаем: «О это превосходно, мы до сих пор не видели такой работы в нашем новом строительстве».

Как это ни печально, мы в нашей строительной практике отвыкли от работы и вещей хорошего качества. И когда наши отделочные мастерские показывают продукцию, сделанную — под давлением архитектора — с несколько большим тщанием и точностью, чем обычно, это кажется нам «откровением». Действительно, немного неожиданно, что в то время, когда столько образцов небрежности и безвкусия живут в массовом строительстве жилищ, мы можем — и можем неплохо — выполнить эти (приглядитесь к многочисленным деталям фасада Жолтовского) тонко прорисованные розетки, многочисленные капители, сложно модулированные консоли, живописные раскреповки карнизов и прочие элементы орнаментации, которыми уснащен этот фасад. Обширные квартиры, блестящие чистотой вспомогательных помещений, с просторными комнатами, в паркетных полах которых отражается ваше удивление, убеждают, что мы можем добиться высокого качества строительных работ.

Много мыслей о подлинной культуре и культурничестве, о «вещах», как непременной категории обывательского благополучия, и настоящей культуре вещи как неотъемлемой принадлежности социалистического быта уносишь с собой после осмотра дома на Моховой. Надо отдать должное И.В. Жолтовскому — вопросы культуры деталей и отделочных работ поставлены им, как строителем этой большой «вещи», на необходимую принципиальную высоту.

Жолтовский — блестящий мастер. Но в избыточном великолепии его фасада, в его «колоссальном ордере», украшенном балюстрадами балконов и мрамором скульптур (в недалеком будущем) — старый мастер Андреа Палладио бесстрастно и холодно взирает на стройку сегодняшнего дня.

И.В. Жолтовский ввел в архитектурный обиход социалистической столицы одного из лучших представителей культуры прошлого. Мы рады приветствовать Палладио — дорогого коллегу, архитектурным созданиям которого столько обязано человечество, поднятого из небытия минувших столетий на пьедестал центральной магистрали Москвы. Пролетариат умеет ценить творцов культуры прошлого, выковывая свое творческое лицо. Пусть здание на Моховой послужит у нас своеобразным памятником этом гению архитектуру, но оно же будет вызывать в нас жажду совершенно иных творческих высот в другой архитектуре, о которой Палладио даже не мечталось.

Фото oldmos.ru, dic.academic.ru, archvestnik.ru, tartle.net, synthart.livejournal.com

Десятиэтажный четырёхподъездный кирпичный жилой дом.
Построен в 1955 году.
Количество квартир: 270.

Источник: www.zbulvar.ru/tours/dom7.php
«Несомненной звездой советского жилищного строительства после войны был знаменитый архитектор Иван Жолтовский. В Москве возведено по его проекту четыре жилых дома, два из которых находятся в нашем округе. Один - на проспекте Мира (рядом с улицей Бориса Галушкина), другой - около станции Маленковской. Известный в Москве историк и краевед Сергей Никитин не раз водил к этим архитектурным памятникам экскурсии.
- Всем известен дом на проспекте Мира, 184, - рассказывает Сергей. - На Маленковке находится его несчастный близнец. Они как две капли воды похожи. Но о нем мало кто знает. Интересно, что в литературе по истории архитектуры Москвы он не упоминается, хотя сталинские дома все наперечет в столице. Тем более дома Жолтовского. Первый его дом появился в столице в 1949 году на Ленинском проспекте, 11. За него архитектор тут же получает Сталинскую премию. Второй - Дом работника НКВД на Смоленке, с эффектной башенкой. В нем находится выход станции метро «Смоленская». И в 57 году заканчивается строительство дома на проспекте Мира, 184. Он был последним, финальным аккордом Мастера. Еще во время строительства дома началась его страшная критика. В то время шла борьба с излишествами. И творчество Жолтовского попало под удар.
Этот эффектный дом песочного цвета «с излишествами» видно издалека. Обращаешь внимание на его узорчатые расписные карнизы. Они выполнены из дерева, он легкие, как будто «дышат». Мы заходим с Сергеем в подъезд и попадаем в античный дворец с арками и колоннами. В одной из стен выложен камин, но вместо огня - батарея. К квартирам ведут две широченные лестницы.
Архитектор придумал стеклянные выносные лифты, и они впервые появились в его послевоенных домах. Но главное ноу-хау - внутри квартир. Позвонив в одну из них, Никитин интересуется у жильцов, где у них в квартире находятся туалет и ванна, а на кухне есть ли окно? Оказывается, что туалет с ванной расположены рядом со спальней, и на кухне имеется окно.
- В этом доме кухни все-таки с окном. Потому что когда мы зашли в одну из квартир дома Жолтовского на Ленинском проспекте, пожилая хозяйка была сильно недовольна своей шикарной квартирой. Дело в том, что этот дом был построен по «буржуазным» принципам. В кухне, где должна была обитать домработница, не было окна, а санузел помещался по соседству со спальней. Это-то и возмутило пожилую даму. Она, как и Архитектурный совет 50-х годов, считала, что домашняя жизнь советского человека должна в основном протекать на кухне при дневном свете, а блюсти гигиену наши люди должны в основном не перед сном, а перед едой. Больше таких домов в СССР не строили».

Ранние годы, увлечение Ренессансом

Иван Жолтовский родился в 1867 году в г. Пинске (Белоруссия) в католической семье. В 1898 году окончил Высшее художественное училище при Императорской Академии художеств в С.-Петербурге и защитил дипломный проект «Народный дом», включающий в себя столовую, театр и библиотеку, получив звание архитектора-художника. Учёба в Академии продолжалась около одиннадцати лет, потому что Жолтовский параллельно с занятиями работал помощником у ряда крупных петербургских архитекторов. После окончания академии Жолтовский поселился в Москве и получил приглашение преподавать в Строгановском училище.

Его ранними работами стали дом Скакового общества на Скаковой улице (1903-1905), особняки на Введенской площади (1907-1908), в Мёртвом (1912) и Пречистенском (1913) переулках, жилые дома для завода АМО (1915).

В 1909 году Жолтовский был избран академиком архитектуры.

В 1911-1912 годах в с. Бонячки (с 1925 года в составе г. Вичуги) строил фабричные ясли и больницу (1912, по проекту В. Д. Адамовича), особняки для служащих и промышленные здания «Товарищества мануфактур Ивана Коновалова с сыном».

В 1910-е годы, и в 1923-1926 годах он изучал архитектуру Италии, где его особенно вдохновили работы знаменитого зодчего Андреа Палладио, чьи «Четыре книги об архитектуре» Жолтовский позднее перевел на русский язык. Идеи Ренессанса настолько глубоко потрясли Жолтовского, что он останется верен им до конца своей жизни. В своей архитектурной практике Жолтовский создает многочисленные интерпретации «в духе Палладио». Так, в 1908-1912 годах на Патриарших прудах по проекту Жолтовского возводится здание «особняка Тарасова», повторяющее в стилевом отношении Палаццо Тьене Андеа Палладио в Виченце, но пропорции заимствует у Палаццо Дожей в Венеции. Увлёкшись Палладио, Жолтовский занимается также изучением пропорций в архитектуре и искусстве. В пропорциях золотого сечения он находит производную функцию золотого сечения (528:472), которая вошла в теорию пропорции как «функция Жолтовского».

Довоенный период

После революции 1917 года Жолтовский сосредоточился на преподавательской деятельности в ВХУТЕМАСе и городском планировании. Среди его учеников этого периода - знаменитые советские архитекторы Илья Голосов, Пантелеймон Голосов, Константин Мельников.

В 1923 году Жолтовский разрабатывает генеральный план Всероссийской сельскохозяйственной выставки и проектирует на ней павильон «Машиностроение». В том же году Жолтовскому выделяют дом-усадьбу № 6 по Вознесенскому переулку, в котором ранее жили поэты Сумароков и Баратынский. В этом доме Жолтовский проживёт до самой смерти. Здесь же была организована мастерская архитектора. Жолтовский бережно сохранил интерьеры и гризайльную роспись потолков особняка. Гризайль был уничтожен в 1959 году, после смерти архитектора, когда кабинет Баратынского-Жолтовского было решено превратить в читальный зал архива города.

В 1932 году Жолтовскому было присвоено звание Заслуженного деятеля искусства РСФСР. В это время зодчий был занят проектированием и строительством жилого дома на Моховой улице в Москве. Знаменитый советский архитектор Алексей Щусев по поводу построенного Жолтовским Дома на Моховой высказался следующим образом: «Я считаю, что даже в Европе трудно найти мастера, который так тонко понял бы классику. Эта постройка является большим завоеванием современной архитектуры».

Послевоенные годы

В 1945 году, после окончания Великой Отечественной войны, постановлением Правительства была создана архитектурная мастерская-школа академика архитектуры И. В. Жолтовского. Среди работ мастерской данного периода можно назвать пристройку зала приемов и конференц-зала к особняку МИДа на Спиридоновке (архитекторы М. О. Барщ, Г. А. Захаров, Ю. Н. Шевердяев), планировку и застройку Центральной площади в Калуге, района Перово в Москве, проект генерального плана и застройки города Сочи, планы застройки подмосковных посёлков Железнодорожного и Крюкова. В послевоенные годы были завершены начатые до войны жилые дома на Смоленской пощади и Ленинском проспекте, строился жилой дом на Ярославском шоссе.

В конце 40-х годов мастерская-школа Жолтовского, на фоне общего наступления на искусство, начатого со статей А. А. Жданова в журналах «Звезда» и «Ленинград», была обвинена в космополитизме. Из мастерской были изгнаны М. Барщ и Г. А. Захаров. Но в начале 1950 года, когда И. Жолтовскому была присуждена Сталинская премия за жилой дом на Ленинском проспекте (1949), гонения школы Жолтовского прекратились.

В 1950-55 гг. мастерской Жолтовского была произведена реконструкция главного здания (Беговой беседки) Московского ипподрома, построенного в 1889-1894 годах по проекту архитекторов И. Т. Барютина и С. Ф. Кулагина.

В 1952-53 мастерская-школа Жолтовского участвовала в первом конкурсе крупнопанельных жилых домов, для которого разработала шесть проектов различной этажности и конфигурации. Их характерная особенность состояла в сосредоточении всех нестандартных элементов в нижнем и верхнем ярусах зданий, а также в применённых здесь впервые открытых стыках панелей.

Умер И. В. Жолтовский в 1959 году в возрасте 91 года. Похоронен на Новодевичьем кладбище. На стене дома № 6 в Вознесенском переулке, где с 1926 года и до своей смерти в 1959 году жил и работал И. В. Жолтовский, находится мемориальная доска. В 1961 году Ермолаевский переулок на Патриарших прудах был переименован в честь архитектора в «улицу Жолтовского», но в 1994 году переулку было возвращено его историческое название.

Реализованные архитектурные работы

• 1903 - Дом скакового общества.
• 1909-1913 - Особняк Г. А. Тарасова.
• 1926-1927- Центральная тепловая электростанция ГЭС-1 на Раушской набережной.
• 1927-1929- Два боковых крыла здания Госбанка на Неглинной улице.
• 1920-е годы: надстройка колокольни Кафедрального костёла в Пинске.
• 1932-1934 - Дом на Моховой.
• 1945 - Дом на Калужской улице (Ленинском проспекте).
• 1950-1955 - Здание и трибуны Московского ипподрома.
• 1951-1954 - Ансамбль МТС на ВСХВ
• 1951 - Дом для работников НКВД на Смоленской площади.
• 1954 - Школа № 1 им. А. С. Макаренко в Орске, по этому проекту были построены ещё две школы в Харькове и Москве.
• 1957 - кинотеатр «Слава» на шоссе Энтузиастов (здание сгорело в 2006 году). По этому же проекту, ставшему типовым, в Москве построено ещё два кинотеатра: «Буревестник» (Ул. Коровий вал) и «Победа» на Абельмановской улице.
• 1957 - Дом Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ) (на Проспекте Мира).
• 1958 - Здание МГХПУ им. Строганова на Волоколамском шоссе.
• 1963 - Санаторий «Горный» в Ливадии (Большая Ялта, Крым)

Увековечивание памяти

• Проспект Жолтовского в г. Пинске в Белоруссии
• Улица Жолтовского в г. Прокопьевске Кемеровской обл. (с 1964 г.)
• Улица Жолтовского в г. Москве (1961-1993, ныне Ермолаевский переулок)
• Медаль имени Ивана Владиславовича Жолтовского «За выдающийся вклад в архитектурное образование» (учреждена в 2008 г. Союзом архитекторов России)

Первый жилой дом по проекту архитектора Ивана Жолтовского появился в Москве в 1949 году на Ленинском проспекте и сразу был удостоен Сталинской премии. Дом № 184 по проспекту Мира строился в 1955-1957 годах. К этому времени Сталин уже успел полежать в Мавзолее вместе с Лениным, культ личности вождя подвергся обструкции на ХХ съезде и с наследием культа началась борьба. В архитектуре развернулась борьба с излишествами и вместо награды Жолтовскому досталась порция критики. На самом деле десятиэтажный дом на 270 квартир очень хорош и не случайно со временем был признан памятником архитектуры и взят под охрану государством.

Это был последний завершённый проект Ивана Жолтовского, который скончался в 1959 году, прожив долгую и плодотворную жизнь в архитектуре. Среди самых интересных творений мастера дом на Моховой улице (1931-1935), здание Московского ипподрома (1950-1955), кинотеатр "Победа" на Абельмановской улице (1957), дом на Ленинском проспекте (1945), Центральная электростанция МОГЭС на Раушской набережной (1927). В 1923 году Жолтовский разрабатывал генеральный план ВСХВ. В 1950-е годы его мастерская участвовала в разработке проектов крупнопанельных жилых домов.

Дом № 184 по проспекту Мира строился как ведомственный то ли для Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ), то ли для Министерства сельского хозяйства. Впрочем, квартиры в нём получали и рядовые москвичи.

"Жолтовский был мастером карниза, – рассказывает краевед Сергей Никитин читателям газеты "Звёздный бульвар" http://www.zbulvar.ru/ . – В карнизах он часто выражал половину того, что хотел сказать во всем здании. Посмотрите, карниз такой легкий, он «дышит». Ощущение, что ты находишься во Флоренции, прославившейся в средние века своими карнизными мастерскими. Жолтовский исповедовал Ренессанс как совершеннейшую эпоху в развитии искусства. И для него было важно создать синтез ренессансного дворца и современного жилого дома. Золотое сечение ренессансных дворцов строилось на том, что этажи имели разную высоту. Жолтовский не мог себе этого позволить. Но он расчленил фасад дома на разные уровни. Известный критик Иконников говорил, что из всех больших жилых домов Жолтовского этот дом наиболее интимный. Он менее монументальный. Его основная часть существенно отодвинута от магистрали, и перед домом образуется маленький садик. Ступенчатая композиция фасада здания тоже не случайна – дом как бы вырастает из этого зеленого массива. Это ведь Жолтовский придумал стеклянные выносные лифты, и они появились впервые именно в его послевоенных домах. В одном из интервью архитектор говорит о своем идеальном доме, в котором должен был быть стеклянный лифт. Человек приезжает на свой этаж и любуется открывающимся видом. Сегодня это существует во многих офисных зданиях."

25-этажный жилой дом (проспект Мира, 184, корпус 2) сразу прозвали "дом на курьих ножках".

"В 1968 году на проспекте Мира, аккурат напротив знаменитых мухинских "Рабочего и колхозницы", появился первый в Москве 25-этажный крупнопанельный жилой дом на сваях. Авторы проекта - архитекторы В.Андреев и Т.Заикин. Этот дом - настоящая веха в советском строительстве, возведен из крупных панелей, изготовленных на вибропрокатном стане. В то время это было настоящее ноу-хау.

Подвальная часть дома с глубоко забитыми сваями сооружалась довольно долго, из-за сложности конструкции. Да еще и шумно. Зато надземная часть возводилась очень быстро: этаж в неделю. Перед домом сохранился тополиный сквер, оставшийся от снесенных на этом месте бараков Алексеевского студенческого городка."- сообщает сайт http://mosday.ru/

Строительство дома № 184. 1967 год:

Вид с дома № 184 в сторону Сокольников. Алексеевский студенческий городок. 1970 год:

Дом № 184. 1984 год:

«Рабочий и колхозница» - выдающийся памятник монументального искусства, «идеал и символ советской эпохи», представляющий собой динамичную скульптурную группу из двух фигур с поднятыми над головами серпом и молотом. Скульптор - Вера Мухина, концепция и композиционный замысел архитектора Бориса Иофана. Монумент выполнен из нержавеющей хромоникелевой стали. Высота около 25 м (высота павильона-постамента - 33 м). Общий вес - 185 тонн.

Скульптурная композиция была создана для советского павильона на Всемирной выставке в Париже в 1937 году. Юноша и девушка олицетворяли молодых хозяев советской земли - рабочий класс и колхозное крестьянство. После триумфа на парижской выставке в 1939 году скульптура была реконструирована и установлена на постаменте перед входом на ВСХВ. По мнению скульптора Веры Мухиной небольшой пьедестал напоминал пенёк. В 2009 году после шестилетней реконструкции "Рабочий и колхозница" вернулись на новый постамент, напоминающий оригинальный вариант Бориса Иофана.

"Рабочий и колхозница". 1939-1940 гг.:

"Рабочий и колхозница". 1967-1969 гг.:

"Рабочий и колхозница". 1969-1971 гг.:

"Рабочий и колхозница". 1981 год:

В ходе реконструкции специалисты значительно укрепили несущий каркас композиции, все части скульптуры были очищены и обработаны антикоррозийными составами. В постаменте ныне располагается музейно-выставочный центр «Рабочий и колхозница»: в музее представлена история создания монумента в фотографиях, проектах и макетах. Ещё в трёх залах проходят тематические выставки.

Фоторепортаж о рабочих моментах сборки скульптуры (2009): http://maksmasterov.livejournal.com/2749.html

Дом-коммуна. 1932 год:

"В 1920-е годы идея создания домов-коммун была восприняты с большим энтузиазмом. Это было связано, прежде всего, с тем, что ранний СССР был государством молодых. После революции бывшая аграрная страна стала достаточно быстро развивать промышленность и урбанизироваться. Увеличение городского населения требовало нового жилья. Приезжавшие из деревень молодые люди вынуждены были жить в рабочих казармах и бараках. Жили порой по нескольку десятков человек в одном помещении, спали на многоярусных нарах, в зданиях отсутствовали элементарные удобства.

Квартиры в домах-коммунах делались многоуровневыми. Открыв дверь, человек попадал в общий для двух квартир холл-прихожую, откуда вверх и вниз, в "ячейки", вели лестницы. Нижняя ячейка была одноуровневой, а верхняя делилась еще на два – на первом располагалась гостиная и кухня, на втором – спальня и душ. Согласно изначальному проекту даже ванные комнаты должны были быть коллективными и располагаться у лифтов, а в ячейках предполагался только умывальник и душ.

При создании ячеек заранее проектировались ниши, в которых должна была располагаться встроенная мебель. Ее придумал специально для типа «F» известный советский архитектор С. Лисагор, разработавший конструкцию встроенной кухонной мебели, шкафов и полок. В 1924 году был создан знаменитый революционный проект «франкфуртской кухни» – образец функциональности и конструктивного совершенства, оказавший колоссальное влияние на дизайн и конструирование мебели в XX веке. Он активно обсуждался специалистами в СССР и нашел отражение в разработках Лисагора. Одно из его интересных решений – единая дверь-гармошка, полностью закрывающая весь проем, в котором расположена кухня.

В 1930-е годы строительство домов-коммун было приостановлено, а архитекторы были вынуждены переориентироваться на более традиционные типы жилья."- рассказывает Артём Пушкарев на сайте http://www.dominterier.ru/?p=2853